| erizo |
Дата: Четверг, 21.03.2013, 11:23 | Сообщение # 1 |
Кошко-вед
Группа: Администраторы
Сообщений: 2695
Статус: Отсутствует |
— Лиска, ляг на ноги да погрей их, ляг!—стучаот холода зубами, проворчал нищий, стараясь подобрать под себя ноги, обутые в
опорки и обернутые тряпками.
Лиска, небольшая желтая культяпая дворняжка, ласково виляя
пушистым хвостом и улыбаясь во весь свой ротик с рядом белых зубов,
поднялась со снега и легла на закорузлые ноги нищего.
— Эх, Лисичка! и холодно-то нам с тобой и голодно! Кою ночь ночуем
на морозе, а деваться некуда… В ночлежных обходы пошли, как раз «к
дяде»‘ угодишь, а здесь, в саду, на летнем положении-то, хоть и не ахти
как, а все на воле… Еще спасибо, что и так,подвал-то не забили… И чего
это в саду дом пустует: лучше бы отколотили доски да бедных пущали… А
вот хлебушка-то у нас с тобой нет… Ничего, до лета по терпим, а там
опять на вольную работу, опять в деревню косить пойдем и сыты будем… В
лагеря сходим… Солдаты говядинки дадут… Наш брат солдат собак любит… Сам
я вот в Туречине собачонку взял. Щенком в лесу, как тебя же, выкормил,
выходил и офицеру подарил. В Расею он ее взял… «Чудаком» звали
собаку-то. Бывало,
командир подзовет меня и спросит:»Как звать собаку?» — «Чудак, мол,
ваше благородие!»ен, покелича не поймет, и ооижается, думает,
егочудаком-то зовут… Славная собака была!.. Вот и тебя,как ее, тоже
паршивым щенком
достал, выкормил, да на горе… Голодаем вот…Лиска виляла хвостом и ласково смотрела в глаза нищему…
Начало светать… На Спасской башне пробило шесть. Фонарщик прошел
по улице и потушил фонари. Красноватой полосой засветлела зорька,
погашая одну за другой звездочки, которые вскоре слились с светлым
небом… Улицы оживали… Завизжали железные петли отпираемых где-то лавок…
Черные бочки
прогромыхали… Заскрипели по молодому снегу полозья саней… Окна трактира осветились огоньками…
Окоченелый от холода, выполз нищий из своего логова в сад,
послюнил пальцы, протер ими глаза, заплывшие, опухшие,— умылся — и
приласкал вертевшуюся у ног Лиску.
— Холодно, голубушка, холодно, ну полежи, милая, полежи ты, а я
пойду постреляю’ и хлебушка принесу… Ничего, Лиска, поправимся!.. Не все
же так…Только ты-то не оставляй меня, не бегай… Ты у меня, безродного
бродяги, одна ведь. Не оставишь, Лиска?
Лиска еще пуще заюлила перед нищим и по его приказанию ушла в логово,
а он, съежившись и засунув руки в рукава рваного кафтана, зашагал по
снегу к блестевшим окнам трактира…
*
— Сюда, ребята, закидывай сеть, да захватывай подвал, там,
наверное, есть! — командовал рыжий мужик шестерым рабочим, несшим
длинную веревочную сетку вроде невода. Те оцепили подвал, где была
Лиска.
Она с лаем выскочила из своего убежища и как раз запуталась в
сети. Рыжий мужик схватил ее за ногу. Она пробовала вырваться, но была
схвачена железными щипцами и опушена в деревянный ящик, который
поставили в фуру, запряженную рослой лошадью. Лиска билась, рвалась,
выла, лаяла и успокоилась только тогда, когда ее выпустили на обширный
двор, окруженный хлевушками с сотнями клеток, наполненных собаками.
Некоторые из собак гуляли по двору. Тут были и щенки, и старые,
и дворовые, и охотничьи собаки — словом, всех пород. Лиска чувствовала
себя не в своей тарелке и робко оглядывалась. Из конторы вышел полный
коротенький человек и, увидав Лиску, спросил:
Это откуда такая красавица?., совсем лисица, и шерстью, и хвостом, и мордочкой.
Бродячая, в саду взяли…
Славная собачка! не сажать ее в клетку, пусть в конторе живет, а то псов
прорва, а хорошего ни одного нет… Кличка ей будет «Лиска»… Лиска,
Лиска, иси сюды!
Лиска, услыхав свое имя, подбежала к коротенькому человечку и
завиляла хвостом. Ее накормили, устроили ей постель в сенях конторы, и
участь ее была обеспечена,— она стала общей любимицей…
. *
Только что увезли ловчие Лиску, возвратился и бродяга в свой подвал.
Он удивился, не найдя в нем своего друга, и заскучал. Ходил целый день
как помешанный, искал, кликал, хлеба в подвале положил (пущай, мол,
дура, поест с голодухи-то, набегается ужо!), а Лиски все не было… Только
вечером услыхал он разговор двух купцов, сидевших на лавочке, что собак
в саду»ловчие переимали» и в собачий приют увезли.
В какой приют, ваше степенство? — вмешался в разговор нищий, подстрекаемый любопытством узнать о судьбе друга.
Такой уж есть, выискались, вишь, добрые, вместо того чтобы людей
вот вроде тебя напоить-накормить да от непогоды пригреть,— собакам
пансион
устроили.
— Вроде как богадельня собачья! — вставил другой,— и берегут и холят.
Поблагодарил бродяга купцов и пошел дальше, куда глаза глядят.
Счастлив хоть одним был он, что его Лиске живется хорошо, только
никак не мог в толк взять, кто такой добрый человек нашелся, что устроил
собачью богадельню, и почему на эти деньги (а стоит, чай, немало
содержать псов-то) не сделали хоть ночлежного угла для голодных и
холодных людей, еще более
бесприютных и несчастных, чем собаки (потому собака в шубе,— ей и на снегу тепло). Немало он подивился этому.
Прошло три дня. Сильно заскучал бродяга о своем культяпом друге
(и ноги-то погреть некому и словечуш-ка не с кем промолвить!) и решил
наконец отыскивать приют, где Лиска живет, чтобы хоть одним глазком
посмотреть, каково ей там (не убили ли ее на лайку, али бо што).
Много он народу переспросил о том, где собачья богадельня есть,
но ответа не получал: кто обругается, кто посмеется, кто копеечку подаст
да, жалеючи, головой покачивает,— «спятил, мол, с горя!» Ходил он так
недели
зря. Потом, как чуть брезжить стало, увидал он в Охотном ряду, что
какие-то мужики сеткой собак ловят да в карету сажают, и подошел к ним.
Братцы, не вы ли недавнысь мою Лиску в саду пымали? Така собачонка желтенькая, культяпая…
Там вот пымали в подвале под старым тракти ром… Как лисица, такая…
Это она! Самая она и есть!
Ну, пымали, у нас живет, смотритель к себе взял, говядины не в проед дает… А где ваша бог…
Но бродяга не договорил,— вдали показался городовой.
(«Фараон триклятущий, и побалакать не даст,— того и гляди «под шары»
угодишь, а там и «к дяде»!)
Пошел бродяга собачью богадельню разыскивать. Идет и думает. Вспомнилось
ему прежнее житье-бытье… Вспомнил он родину, далекую, болотную;
холодную «губерню», вспомнил, как ел персики и инжир в Туречине, когда
«во вторительную службу» воевать с чумазой туркой ходил… Вспомнил он и
арестантские роты, куда на четыре года военным судом осудили «за
пьянство и промотание казенных вещей»…(Уж и вешши! Рваная шинелишка — рупь цена— да сапоги старые, в коих зимой Балканы перевалил да по колено в крови ходил!)… Выпустили его
из арестантских рот и волчий билет ему дали (как есть волчий, почет
везде, как волку бешеному,— ни тебе работа, ни тебе ночлег!). Потерял он
и этот свой билет волчий, и стали его, как дикого зверя, ловить:
поймают, посадят в острог, на родину пошлют, потом он опять оттуда
уйдет… Несколько лет так таскали. Свыкся он с бродяжной жизнью и с
острожным житьем-бытьем. Однако
последнего боялся теперь, потому что общество его отказалось принимать,
и если «пымают, то за бугры, значит, жигана водить» ‘. А Сибири ему не
хотелось!..
*
Опустилась над Москвой ночь — вьюжная, холодная… Назойливый,
резкий ветер пронизывал насквозь лохмотья и резал истомленное,
почерневшее от бродяжной жизни лицо старого бездомника. А все шагал он
по занесенным снегом улицам Замоскворечья, пробираясь к своему убежищу…
Был он у «собачьей богадельни» и Лиску на дворе видел, да опять
«фараоны» помешали. Дальше пошел он. Вот Москва-река встала перед ним
черной пропастью… Справа, вдалеке, сквозь вьюгу чуть блестели
электрические фонари Каменного моста…
Он не пошел на мост и спустился по пояс в снегу на лед
Москвы-реки. Бродяга с утра ничего не ел, утомился и еле передвигал
окоченевшие, измокшие ноги… Наконец, подле проруби, огороженной елками,
силы оставили
его, и он, упав на мягкий, пушистый сугроб, начал засыпать…
Чудится ему, что Лиска пришла к нему и греет его ноги… что он лежит на
мягком лазаретном тюфяке в теплой комнате и что из окна ему
видны Балканы, и он сам же, с ружьем в руках, стоит по шею в снегу на
часах и стережет старые сапоги и шинель, которые мотаются на веревке… Из
одного
сапога вдруг лезет «фараон» и грозит ему…
На третий день после этого дворники, сидя у ворот, читали в »Полицейских
ведомостях», что »Вчерашнего числа на льду Москвы-реки, в сугробе
снега, под елками, окружающими прорубь, усмотрен полицией неизвестно
кому принадлежащий труп, по-видимому солдатского звания и не имеющий
паспорта. К обнаружению звания приняты меры».
А кому нужен этот бродяга по смерти? Кому нужно знать, как его
зовут, если при жизни-то его, безродного, бесприютного, никто и за
человека с его волчьим паспортом не считал… Никто и не вспомнит его!
Разве когда будут копать на его могиле новую могилу для какого-нибудь
усмотренного полицией »неизвестно кому принадлежащего трупа» —
могильщик, закопавший не одну сотню этих безвестных трупов, скажет:
— Человек вот был тоже, а умер хуже собаки!.. Хуже собаки!..
*
А Лиска живет себе и до сих пор в собачьем приюте и ласковым
лаем встречает каждого посетителя, но не дождется своего воспитателя,
своего искреннего друга… Да и что ей? Живется хорошо, сыта до отвалу,
как и сотни других собак, содержащихся в приюте… Их любят, холят,
берегут, ласкают…
Разве иногда голодный, бесприютный бедняк посмотрит в щель
высокого забора на собачий обед, разносимый прислугой в дымящихся
корытах, и скажет: — Ишь ты, житье-то, лучше человечьего] Лучше
человечьего! Из книги В.Гиляровского «Трущебные люди»
взято отсюда ссылка
Каждое из кошачьих-совершенство...  8 952 240 75 22 |
| |
|
|
Активные темы
