Лизе и Лайме, которые научили меня любить... - Сайт помощи животным, попавшим в беду. форум

Страница 1 из 1
1

Сайт помощи животным, попавшим в беду. форум » Хеппи » Мой первый зверь, мой зверь бесценный... » Лизе и Лайме, которые научили меня любить...

Лизе и Лайме, которые научили меня любить...

liza_mona

Дата: Суббота, 10.03.2012, 16:43 | Сообщение # 1

Элита

Группа: Участники

Сообщений: 165

Статус: Отсутствует

Только я глаза закрою - предо мною ты встаешь.
Только я глаза открою - над ресницами плывешь...
Григол Орбелиани (пер. Николая Заболоцкого)

Я все представляю их рядом. Седую маленькую собаку с неправильным прикусом и носиком, так похожим на боксерскую перчаточку - по Довлатову, и трехцветную статуэточку-кошку, молчаливого моего гипнотизера.

Мы называли ее испанской инфантой. За непередаваемое изящество, за дивную ленивую грацию, за внимательный, слегка надменный взгляд прищуренных зеленых глаз, за мудрое и спокойное молчание, которое длилось вечно. Лиза была немая...

Там, где мы жили прежде, животных держать не разрешалось. Однажды моя одноклассница принесла мне в подарок белого крысенка. Я видела мамину трогательную улыбку. Это был мой день рождения. Но бабушка поджала и без того тонкие губы и мамина улыбка сделалась виноватой - мы должны были помнить свое место. Мама родила меня без мужа, мы были семейным позором. Крыска вернулась к Марине, а мы с мамой остались в доме, где не было места любви...

У родителей первого мужа была собака, овчарка. Но отец ревниво оберегал свое сокровище и мы всегда помнили, что это "папина собака". Мы были молодые, тоже "незаконные". Жили безалаберно и весело. Учеба, работа, гулянки, театр, музыка... Дома только ночевали, и то не всегда. К стыду своему, я не помню, как звали овчарку, помню только ласковый взгляд, тяжелую походку и сильный собачий запах. Собака была старая и у нее болели суставы. В своих воспоминаниях я называю ее Альмой. Она была добра ко мне.

У младших кузенов был боксер. Прелестное, мощное и совершенно невоспитанное создание. В его юные годы мы жили летом у них на даче, я часто просыпалась от того, что Лорд горячо и виновато облизывал мне лицо. Братьям не хотелось вставать рано, чтобы выгулять аристократа, а у него, несмотря на бесшабашность и шкодливость, где-то в генах было заложено правило - на своей территории ни-ни. Послушав перепалку братьев, я вставала и тянулась за цепью, к которой был приторочен строгач.
Я жила здесь и в тот момент, когда маленького Лорда с купированными ушами и в огромном воротнике принесли в этот дом. Он спал почему-то в шезлонге, свесив головенку в воротнике, и горько плакал во сне. Когда уши зажили и воротник сняли, он продолжал спать в шезлонге, по привычке свешивая вниз голову. Тяжелая башенция часто перевешивала, и Лорд переваливался с громким стуком на пол. Я все боялась, что он разобьет головушку, но заставить его спать на полу не было никакой возможности.
Когда Лорка просил меня погулять, перед глазами вставал тот маленький большелобый и большелапый щен.
Младший брат сползал с топчана и с закрытыми глазами плелся открывать дверь на веранду и на улицу, а я еще некоторое время удерживала подрагивающего от нетерпения Лорда. Когда младший добредал до калитки, мы стартовали с места, и тут уж приходилось надеяться на сноровку братца - вовремя откинутая щеколда гарантировала, что все и вся останутся целы. Я только что не поджимала ноги, болтаясь за Лордом, как необходимый атрибут хозяйской собаки. С крейсерской скоростью он пробегал не менее полукилометра, прежде чем находил то дерево, которое было достойно его внимания.

Во время учебы в училище жизнь была слишком насыщенной, и звери появлялись в ней разве что в качестве персонажей этюдов и басен.
Потом была беда, не до животных было…
А когда, собрав себя кое-как ложками и вернувшись к жизни, я снова стала жить с мамой, впереди замаячила перспектива отдельного жилья, мы стали думать о собаке. Мне представлялась спокойная, добрая и большая псина, не обязательно породистая, но обязательно добрая и большая. Как Альма.
И тут мамина сослуживица решила подарить нам на новоселье щенка. Как я теперь понимаю, ее маленькая собака была предоставлена самой себе, и вот... А тут подвернулась коллега с желанием взять собаку.
Нелепая случайность, и все-таки вместе с ней в наш дом вошло счастье.

Мама принесла черно-белую фотографию, на которой в женских ладонях был зажат букет совсем маленьких щенков непонятного цвета. Велено было выбрать. Щенки мало чем отличались друг от друга. У одного была белая гималайская грудка. Я ткнула пальцем - он.
Мама сказала:
- Она, тут, вроде, все девочки. И еще - просили поскорее придумать имя.
Через пару дней я вернулась домой за полночь. Мама спала, на этажерке лежала записка: "Как назовем нашу девочку? Завтра нужно обязательно сказать".
Я вернулась из театра оперетты, не помню уж, какой был спектакль, но была встреча с друзьями, любимый запах кулис, вино и много музыки и смеха.
Я набросала на бумажке десяток имен, среди которых мама потом выбрала самое безобидное. Слава богу, ведь нашу девочку могли бы звать Сильва Вареску, Фиалка Монмартра, Марица, Баядера или Летучая мышь Розалинда. Но ее назвали Лаймой.

В день театра мама принесла ее с работы за пазухой. Мы устроили малышку на приуготовленном месте и ушли на бенефис к приятелю. Приглашены были давно, нам и в голову не приходило отказаться.
Она родилась 21 февраля, ей было всего 35 дней. Ее отдали нам непростительно рано. Оторвали от мамки, приволокли в один дом, шумный и страшный, где она провела почти весь день, потом - в другой, сунули ей незнакомую игрушку, поставили миски с водой и едой и бросили одну. Что она переживала в эти часы?
Мы совсем ничего не понимали в собаках, кто-то "опытный" объяснил, что собаку нельзя брать в постель, а то "приучите, не выгнать будет". И мы не брали. На кухне было отгорожено место, там стояла коробка с мягкой подстилкой и все собачьи причиндалы. Мы совсем не подумали о том, что щенка такая маленькая, что ей страшно, холодно и одиноко - она-то привыкла засыпать под теплым мамкиным боком.
Всю ночь мы не спали. Из кухни раздавались то жалобный плач, то обиженное тявканье, больше похожее на кудахтанье.
На следующую ночь мама не выдержала. Она перенесла коробку на свою кровать. Я была недовольна. "Неправильное воспитание".

Она была совсем крохой. Где-то в ее роду пробегали маленькие терьеры, а какая-то бабушка согрешила с болоном. Черненькая, с белой грудкой и белыми лапочками, слава Богу, она была хорошо заметна. И все равно нам пришлось менять свои привычные маршруты и ритм передвижения по квартире - страшно было ее раздавить.
А она быстро освоилась и передвигалась теперь, где хотела. Ей очень нравилась ванная комната. Она вставала на задние лапки, передние ставила на высокий для нее порог, вытягивала шейку и пыталась разглядеть, что там творится. Настал день, когда она смогла подтянуться и перевалить этот порог. В ванной было много интересного, но самое главное так и осталось неизведанным - ни в ванную, ни в раковину ей было не по силам заглянуть.
Изучив все на полу, она двинулась в обратный путь. Но тут возникло непредвиденное препятствие. Бросаться с порога головой вниз было страшновато.
Лайма думала буквально несколько секунд. Потом повернулась спинкой, и сползла попой с порога вполне себе успешно. Нам довелось наблюдать это замечательное зрелище. Уже тогда стало понятно, что наша девочка бесстрашна и обладает недюжинным умом и сообразительностью.
Мы продолжали опираться на мнение "опытных" собачников. Про необходимые прививки никто ничего не рассказал. Зато был дан совет, как приучить собаку к улице. Выходите с 3-х месяцев на прогулку, и "будет вам щастье".
И мы выходили. Что нас сберегло, непонятно.

Имя Лайма попало в список опереточных героинь совершенно случайно. Ассоциации были, понятное дело, музыкальными. Я никогда не слышала, чтобы какую-нибудь собаку звали Лаймой. Мы претендовали на оригинальность. Но очень скоро выяснилось, что треть собачьих дам в округе зовут Лаймами, независимо от их величины и породы. Только в одной нашей парадной образовалось аж три Лаймы.
Увы, через год осталась только одна. Наша девочка. Две погибли от чумки, как и многие собаки в округе. Какими тропами вел нашу малышку собачий Бог? Ни прививки, ничего...
Приучение к улице не спешило состояться. Мы честно гуляли, причем, без поводка. Лаимка быстро поняла, что есть замечательная игра - Поймай меня, хозяйка, или Уговорите меня пойти домой. Она никогда не уходила далеко. Десяти человеческих шагов было вполне достаточно, чтобы поизмываться над хозяйками всласть.
А дом стал похож на минное поле. Сколько раз, возвращаясь поздно ночью из театра, я вляпывалась в эти мины!
Я была плохой хозяйкой. Мне не хватало терпения. Как часто я кричала на нее, тыкала маленькой боксерской перчаткой, собачьим носиком, в эти кучи и лужи, даже била...

Лайма росла, не боялась никого и ничего, но однажды я принесла из театра свою гитару. Пока она стояла в чехле, Лайма проявляла к ней живой интерес. А потом я вытащила ее и провела рукой по струнам. И Лаимка в панике бросилась бежать. Гитара была расстроена. Еще долго она начинала дрожать и отступать, когда я только-только брала гитару наперевес. Ее очень пугал или раздражал следующий затем звук. И я стала вначале лишь слабо перебирать струны. И Лайма привыкла к страшному зверю по имени Гитара и даже научилась тихонечко ей подпевать.

8921748-09-27 Ольга

Сообщение отредактировал liza_mona - Суббота, 10.03.2012, 19:10

liza_mona

Дата: Суббота, 10.03.2012, 16:45 | Сообщение # 2

Элита

Группа: Участники

Сообщений: 165

Статус: Отсутствует

Летом после гастролей театр распустили в отпуск за свой счет. Нужно было как-то зарабатывать на хлеб. Брату понадобилась продавщица на улицу, и я решила освоить новую роль.
Когда устанавливали лоток, из коробки просыпалось немного детской смеси - одна пачка была надорвана. Вскоре на эту молочную смесь нашлась претендентка.
Она появилась то ли из подвала, то ли из парадной. Была худенькой и очень испуганной. Видимо, голод заставил ее забыть об осторожности.
Нас поразил ее окрас. Она была яркой трехцветкой. И граница цветов располагалась почти симметрично, с тем еле заметным несоответствием, которое отличает банальную раскраску от произведения искусства. Она была совершенна. Гордо посаженная изысканная головка, тонкие длинные изящные ножки. И еще совсем мала, ей было не больше 4-х месяцев.
Мы угостили ее, уж не помню чем, и она благодарно осталась с нами. Весь день мальчики-помощники уговаривали покупателей и просто прохожих "взять кошечку", но никто не внял их просьбам.
Вечером мальчики сложили товар и лоток и унесли его в ту же парадную, у которой мы стояли - там была контора. У одного из них был день рождения. Поздравили. Была и пара тостов за его здоровье. Когда шумной толпой мы вывалили из парадной, то снова увидели ее. Она сидела и просто ждала. Ни о чем не просила. Странно, что мы не подумали, почему за весь день так ни разу и не услышали ее голоса.
Когда мы ехали в такси, она сидела у меня на руках и всю дорогу нализывала бретельку сарафана. Имя возникло само. В квартиру уже вошла не безымянная трехцветная кошка, а наша Лиза.

Первое знакомство было неудачным. Мы сдуру взяли обеих девчонок на руки. Лайма потянулась полюбопытствовать - она никогда еще не видела кошек так близко - и чуть не осталась без глаза.
Здесь мы впервые увидели, как мяукает Лиза. Именно увидели, а не услышали. Она мяукала беззвучно.
У нее был хороший слух. И черные, будто сожженные ноздри. Потом уже женщина из той самой парадной сказала, что над ней издевались местные мальчишки. Не знаю, по этой или по другой причине она лишилась голоса. Но в ее жизни нечто трагическое было заложено изначально.
Думаю, что ей не повезло попасть к нам. Мы были не готовы. Это теперь я знаю, как помочь, как отогреть несчастную измученную душу и не травмировать ее дальше... Знаю, благодаря Лизе.
А с Лаймой они держались на расстоянии друг от друга.

Спустя пару дней после явления Лизы мы с Лаймой отправлялись к друзьям на форт Тотлебен. Не такое уж и дальнее путешествие. Для меня. Но не для пятимесячной Лаимки.
Меня уже предупредили, что в метро с собаками низзя, и мы, как паиньки, добирались с маленькой Лаймой верхом с глубокого Юго-Запада до Черной речки, а оттуда автобусом до Сестрорецка. У автобуса мы встретили подругу с ее собачьей девочкой. Ари поначалу не обратила на Лайму особого внимания. Она была побольше и постарше. Но Лаимке было не до того, она к тому времени уже крепко устала.
Все было в первый раз. Впервые она уезжала так далеко от дома. Первая, по сути, поездка на троллейбусе, трамвае и автобусе. Первая большая вода...
В Сестрорецке Ари радостно понеслась купаться в залив, а Лайма задумчиво и восторженно стояла на берегу. Потом она будет отлично плавать, но тогда искупаться ей так и не пришлось - сначала было страшно, а с форта особо не поныряешь. Я с трудом втащила Лаимку на пришедший за нами катер.
В форте мы провели два дня. Для собак этот крошечный каменный остров был целым миром, неизведанным миром, который надо было постигать. Местная лохматка Дракоша помогала в этом Ари и Лайме.
Когда ложились спать, я взяла ее на свою койку. Подстилок не было, не на камне же ее оставлять. Так я нарушила принципы "правильного воспитания" и научилась спать в обнимку с собаками.
На третий день нас с Лаимкой посадили на катер, идущий к Тучкову мосту. Оттуда, пропахшие морем, рыбой и костром, на двух трамваях в 11 часов вечера мы доползли, наконец, до дому.
Лайма упала на свой матрасик без задних лап. Она проспала до самого утра, а когда вышла засветло к своей миске, посмотрела на меня так по-особому, что я поняла - с этого дня она доверяет не только маме, но и мне.

Через несколько дней я вывезла их с мамой к братьям на дачу.
Предполагалось, что я провожу их только до вокзала и отправлюсь домой, а уже оттуда на репетицию, но сопровождающих не было, пришлось везти их до самого места. Домой я вернулась в одиннадцатом часу вечера. Лиза была одна с 8 утра.
Я открыла дверь в квартиру. Она сидела у порога, уставившись в пол. Когда я сделала шаг, она, как сусличек, села на задние лапки, обняла меня за ногу и прижалась всем телом.
В ближайшие выходные я повезла на дачу и ее.
Опыта в перевозке кошек не было совсем. Я взяла корзинку, застелила ее мягкой тряпочкой и посадила туда Лизу. Сверху тоже накрыла тряпочкой и вот так вышла из дому.
Для начала Лиза выпрыгнула из корзины и заползла под ближайшую машину. Как я ее оттуда выманила, сама не знаю.
Каким-то чудом мы добрались до вокзала и устроились в электричке. Там Лизанька опять сбежала, и тут уже мне помогал ее ловить весь вагон. Удивительно, но до дома мы все-таки добрались.
Лизе понравилось на даче, она быстро освоилась, хотя из дома пока не выходила. В воскресенье вечером я со спокойной душой оставила мою дружную компанию и уехала в город. А в пятницу, добравшись после рабочей недели до их обители, услышала историю Лизаветиных злоключений.

Днем дверь на улицу всегда была открыта. Первые дни Лиза опасалась спускаться с крыльца. Но в понедельник вечером она решила выйти. То ли почувствовала, что пора расширять границы, то ли отправилась искать меня.
Мама собралась закрывать двери на ночь и обнаружила, что Лизы нет.
Вместе с Лаймой они обошли весь участок. На 12-ти сотках у братьев раскинулось маленькое сказочное королевство - овраг, горбатый мостик, ажурная беседка, три сосны у колодца. Увидеть кошуру было уже трудновато - в конце августа темнеет рано, мама долго звала Лизу, но та так и не откликнулась.
Утром, вместе со старенькой тетушкой, которая жила вместе с ними, мама с Лаймой снова облазали все вокруг. Лиза исчезла. С одной стороны участка был лесок, с другой - поле, а с третьей - дорога. К четвертой примыкала соседская дача, которая сгорела несколько лет назад и так и не была отстроена. Мама обследовала и пепелище. Лиза не отзывалась.
Она так недолго к тому времени жила с нами. Мама испугалась, что Лиза ушла от нас совсем. Сотовых телефонов тогда еще не было. До ближайшего автомата как до луны. Мама погоревала и с тоской стала ждать моего приезда.
Среда была тихой и очень теплой. Мама с тетушкой возились в саду и в какой-то момент услышали сверху тяжелые и грустные вздохи.
Лиза сидела на высокой сосне совсем рядом с домом. Как она туда взобралась и на чем там держалась, было совершенно непонятно. Остаток среды мама пыталась снять Лизу с дерева. Лестница была коротковатой, раскачать дерево было невозможно. Крыша совсем рядом, но Лиза не решалась туда прыгнуть. Дотянуться до нее с едой и водой тоже было нереально. Мама и Лайма кругами ходили под Лизиной сосной, звали, просили, пытались приманить едой. Все было тщетно.
В четверг к соседке, чей дом стоял в леске на отшибе, приехал сын. Он приволок большую лестницу и попытался подобраться с крыши. И снова ничего не получилось.
Зато все наблюдали, как, балансируя на колючей сосновой ветке, Лизанька пытается мыться. Она вообще-то была необыкновенной чистюлей. А тут еще и смола..
В ночь на пятницу была гроза. Мама выходила, звала, но сквозь шум дождя и раскаты грома не слышала даже Лизиного дыхания.
Накануне вечером приехала хозяйка, матушка моих кузенов. Ее окно выходило как раз на ту сторону, где росла Лизина сосна. Вечер был душный, тетя Маша долго читала у открытого окна. Когда начался дождь, она прикрыла окно и вскоре заснула. Под дождь спится сладко, да и гроза была далекой, не слишком громкой. Тетя Маша проснулась от того, что кто-то постучал в окно.
Сначала она решила, что ей показалось. Но стук повторился. Громкий, настойчивый.
Она отдернула занавеску - в свете фонаря, светившего с дороги, на фоне дождя и мокрых веток в окно уставилась оскаленная кошачья морда. Стивен Кинг.
Тетя Маша нетвердой рукой открыла окно, и мокрый, перепачканный смолой дрожащий комочек метнулся в комнату.
Лиза стучала и звала. Но кричала-то она беззвучно.
Тетя Маша открыла двери на половину, где спали мама и тетушка. Лиза юркнула к маме в постель и прижалась к теплому Лайминому боку...
Так началась их дружба. Иногда они часами лежали рядом и вели свою молчаливую беседу. Если мы подзывали Лайму, то вместе с ней приходила Лиза. Если звали Лизу, то следом за ней на наше кис-кис отзывалась и Лайма. Только ночью они расползались по разным местам. Лаймушка спала с мамой. А Лиза оставалась ждать меня и укладывалась вместе со мной.

1 февраля следующего года мама возвращалась с юбилея своего начальника. У парадной на лавочке сидела соседка, а у ее ног терся огромный полосатый кот с наглой физиономией и рваным ухом.
Лизанька у нас как раз гуляла. Вся квартира была помечена, а Лиза делала попу чемоданчиком и пугала всех приходящих непристойными позами.
Соседка познакомила маму со своим Барсиком и сообщила, что он ищет невесту.
Наши "глубокие" познания о собаках и кошках оставались на прежнем уровне.
В общем, Лизанька была просватана.
На следующий день Барсик временно поселился у нас. Обе девушки были в ужасе. Барсик пометил все вокруг, съел девчачью еду и улегся спать на Лаймином месте.
Сначала я решила, что он не понравился нашей изысканной красавице Лизе. Что ж делать, сердцу не прикажешь. Но на следующий день я увидела их рядом. Барсик особо не церемонился и все-таки его грубоватые ухаживания Лиза приняла.
Мы приготовили ей уединенное место в тумбочке в коридоре. Теперь я понимаю, что место было тесное и неудобное, но так посоветовали "знатоки".
В ночь с 8 на 9 апреля Лизанька дождалась меня с репетиции и начала метаться по квартире. Я сунула ее в эту тумбочку, деваться было некуда, и она осталась там. А из маминой комнаты отчаянно рвалась Лайма.
Я выпустила ее. Всю ночь она просидела около Лизиной тумбочки, постанывая и подвывая. Ведь у Лизы не было голоса. В 5 утра из-за приоткрытой дверцы раздался отчаянный писк. Так Лаимка приняла Лизины роды.
Воспитывали они детей вместе. Лизанька была отличной матерью, а когда она отлучалась хоть на минуту, возле котят начинала хлопотать Лайма.
Двух трехцветных девочек, похожих на мать и все-таки не таких красивых, как Лиза, забрали мамина сослуживица и ее дочка. Рыжего красавчика присмотрела соседка. А черно-белого мальчишку просил оставить для себя мой приятель. Он уезжал на гастроли в Швейцарию и собирался забрать парня после возвращения.
Приятель не вернулся из Швейцарии, женился там и осел. А Леша остался с нами. Он был очень похож на свою мать - столь же тонкий, яркий и изысканный. И даже симметрия его черно-белого окраса была так же великолепна, как Лизино трехцветие.

С едой в те годы было трудно. Были времена карточек и тотального безденежья. Мясное выделялось только животинкам. И что это было за мясное. Мы покупали на месяц пару килограммов замороженного говяжьего сердца, отколов маленький кусочек, варили из него бульон и на этом бульоне - овсянку. Без комментариев, как говорится.
В миски попадала овсянка и крошечный кусочек сердца - для запаха. Лайма и Леша обиженно сидели возле мисок. А Лиза безропотно съедала свою порцию. Ела она очень мало и аккуратно. Но имела и свои пристрастия.
Она обожала яйца - в любом виде. И быстро поняла, что их достают из холодильника. Слух у нее был замечательный. Она чуяла звук открываемой дверцы за версту. Могла находиться в комнате за закрытыми дверьми, но если в закрытой же кухне кто-то открывал дверцу холодильника... Лиза добиралась до кухни любыми путями и начинала отчаянно стучать и беззвучно требовать свою долю.
Еще она обожала сырые кабачки, внутреннюю волокнистую часть. Они доставались ей еще реже, чем яйца, она ела их аккуратно, смакуя каждый кусочек.
А Лайма любила соленые огурцы. Когда однажды на прогулке мы купили около магазина "бабушкины" огурцы домашнего посола и не удержались - попробовали их прямо на улице, Лаимка шла перед нами на задних лапах, молитвенно сложив передние, и угомонилась, только получив кусочек огурца и сладострастно его схрумкав на потеху и удивление окружающей публики.
Еще она обожала кофе и не давала нам его спокойно пить. Нужно было обязательно угостить и ее. Приходилось делать слабенький раствор с молоком, Лайма его с достоинством выпивала.

Приучение к улице с 3-х месяцев, собственно, ни к чему не привело. И первая течка ничего не изменила. Мины в доме существовали почти до полутора Лайминых лет. А разрешилось все очень просто.
Однажды я вляпалась уж совсем в неподходящий момент, кажется, испортила себе единственные летние туфли, что-то в этом роде.
Тогда я не тыкала Лаимку носом, да и не пыталась ее наказывать совсем. Но сказала в сердцах тихо и очень медленно: "Значит, так, если это повторится еще раз, ты покинешь этот дом навсегда". Лаимка посмотрела на меня очень серьезно и поняла, что я не шучу.
Больше в доме она не позволила себе ни кучи, ни лужи.

Лаймуша росла, и в ее черной шерсти появлялось все больше седины. Однажды, в солнечный теплый день после Лайминой бани, нас окликнула незнакомая собачница и спросила - у вас собака голубого цвета или вы ее подкрашиваете?
Никакого подтекста, знаете ли, ну, может, слегка мультипликационный.
Так у нас в доме образовались Испанская Инфанта, Наследный Принц и Голубой Щенок.

8921748-09-27 Ольга

Сообщение отредактировал liza_mona - Суббота, 10.03.2012, 19:11

liza_mona

Дата: Суббота, 10.03.2012, 16:46 | Сообщение # 3

Элита

Группа: Участники

Сообщений: 165

Статус: Отсутствует

Наша неграмотность и безалаберность привели к тому, что принц Леша покусился на свою августейшую мать. Котят благополучно раздали и тут, наконец, мы задумались о стерилизации. Почему-то взяться за Лизу нам не пришло в голову. А Лешу мы с приятелем повезли на Салова.
Леша сопротивлялся. Он сразу понял, что мы задумали страшное. В машине он пытался меня сначала уговорить, потом применить силу, потом просто возмущался. Когда ввели наркоз, он в одну секунду обмяк у меня на руках, так, что я даже испугалась. Столь же безжизненным мне вынесли его через некоторое время. Дали инструкции - котик проснется через 6-8 часов, может, позже (такой тогда был наркоз). Можно пить. Есть... Ну, немножко, если будет. Да он не будет у вас сразу есть.
Я привезла еле дышащего Лешу домой, устроила его на своей кровати, обложив подушками, чтобы не упал, и закрыла дверь, чтобы Лайма и Лиза его не тревожили. Написала маме пространную записку про наркоз, еду и воду и уехала на репетицию.
Мама вернулась с работы минут через сорок. Ее встретили встревоженные Лиза и Лайма. Из моей комнаты раздавались яростный стук и громкое мяуканье. Мама открыла дверь, еще не успев прочитать записку. Обиженный Принц строго посмотрел на нее и ринулся к мискам с водой и едой.

Ближе к осени на дачу вывезли всех троих. У нас был отпуск и потому мы зажили там все вместе, дружно и счастливо.
Мы с матушкой ходили в лес. Лайма, конечно, отправлялась с нами. Лиза выходила за калитку и провожала нас до дороги, а затем поворачивала назад. А Леша сидел на заборе и горестно кричал нам вслед, чтобы мы возвращались.
Однажды в лесу мы выкопали совсем крохотный дубок, полузадавленный большим деревом. По дороге остановились на колхозном картофельном поле. Время было голодное. Мы сложили в стороне корзины и рюкзак и накопали немного мелкой, как абрикос, картошки на ужин. Должен был приехать один из братьев.
Вернулись домой, почистили грибы, приготовили ужин. И тут вспомнили про оставленный на поле дубок...
Нельзя, невозможно было оставить его там погибать. Мы стали лихорадочно собираться. Сразу уйти не удалось. Приехал Коля, его нужно было покормить. Время близилось к ночи. Взяли Лайму и отправились в путь.
А он был неблизким. Сначала нужно было идти по дороге к деревне, через речку, мимо кладбища, мимо скотного двора, свернуть к полям, и только у самого леса на окраине третьего поля лежал наш дубочек.
Когда мы свернули на дорогу, я увидела мелькающий в траве на обочине огонек - Лиза пошла с нами. Она всегда провожала нас в лес, но только до дороги, а тут понеслась следом. Конечно, машины появлялись здесь вечером в будний день не так уж часто, но все-таки это была дорога. Я стала гнать Лизу - иди домой! Она отбегала от меня, пряталась в траве, но потом снова догоняла и упрямо шла рядом. Перед кладбищем был деревянный мост через речку, дорога сужалась. Я надеялась, что Лиза повернет назад, но она шла и шла. У скотного двора дорогу развезло, я попыталась взять Лизаньку на руки, чтобы она не увязла в этой грязи своими беленькими лапочками и чтобы ее не испугала собака доярки, живущая при скотном дворе. Даже Лайма попросилась на руки. Но Лиза вырвалась и здесь. Мы подходили к лесу уже в сумерках. Нашли наш горемычный дубок и отправились назад. Мимо кладбища шли уже в полной темноте. По дороге в свете редких фонарей я пыталась высмотреть - где наша отважная кошенька.

Мой Лизочек так уж мал, так уж мал…

Когда я легла, ко мне на кровать легко вспрыгнула уже намывшаяся Лиза. Осторожно устроилась у меня на груди, а чуть позже тихонько обняла меня за шею. Так и спали. Я слышала, как бьется маленькое храброе сердечко.
С тех пор она чутко следила за состоянием всех членов семейства, и всегда была рядом с тем, кому сейчас нужнее всего. Лайму и Лешу терпеливо и заботливо вылизывала, нас тоже вылизывала, а еще делала массаж, не забывая убирать коготки и беззвучно напевая. Почувствовать ее песню можно было, приложив осторожно пальцы к ее горлышку. Тогда становилась понятно, что Лиза умеет мурлыкать, как все кошки.

В городе, когда не было дачи, мы стали выпускать нашу троицу подышать на балкон. Но это мероприятие быстро пришлось пресечь. Через несколько дней Лиза легко и бесшумно вспрыгнула на перила, и тут же вслед за матерью вспрыгнул Леша. Лиза прошлась туда-обратно и, к счастью, это не слишком ей понравилось. Она спрыгнула. Леша смог пройти только туда. Он был изящен и легок и все-таки гораздо крупнее мамы Лизы. Я с ужасом смотрела, как он балансирует на перилах на высоте 12-го этажа, пытаясь повернуть обратно. Слава Богу, ему пришло в голову спрыгнуть на соседский балкон. Пришлось идти вызволять. И прогулки на балконе кончились.
Как-то незаметно мы начали отмечать дни рождения животных. Мы точно знали день рождения Лаймы, Леша родился у нас в доме, а Лизе придумали день рождения 30 марта. Но как-то так получалось, что всегда забывали его отпраздновать вовремя.
Я извинялась перед ней, а она смотрела как всегда строго и слегка поводила ушками. Она была очень гордой и никогда не напоминала о таких вещах.

В последний раз Лиза была на даче на пятом году своей жизни.
В доме был лаз из подпола на улицу, и мы держали подпол в кухне открытым. Коты уходили и приходили когда хотели, днем и ночью.
Осенью вернулись с дачи. Машины у нас не было, да и попросить тогда было некого. Дорога была тяжкой, животинки плохо ее переносили. Котов мы везли в корзинах. Лизе досталась маленькая и неудобная корзинка. Большую отдали Леше. Он был крупнее, и еще у него была астма...
Первые несколько дней после возвращения коты всегда чувствовали себя неважно. Плохо ели, были проблемы с туалетом, и потом, они так тосковали по даче, по вольной жизни... Так было и на этот раз. Да еще в том августе стояла несусветная жара. Лиза, вроде, пришла в себя первая, начала потихоньку есть, нашла лоток.
Дня через четыре после возвращения она вспрыгнула ко мне на колени, я стала гладить ее и вдруг почувствовала запашок. Лиза была уникальной чистюлей. Она мылась большую часть дня и всегда очень тщательно. Лешу приходилось купать после дачи, Лайму мыли, само собой. Лизаньке эти манипуляции не требовались. Она всегда справлялась сама.
- Фу, Лиза, - сказала я. - Как это на тебя не похоже. И спихнула ее с коленок.
В тот год перед отъездом на дачу мы много ссорились с ней. Нестерилизованная Лиза во время загула метила все подряд, да и просто могла пописать в самом неожиданном месте. Ругались, тыкали носом и прочая. Стерилизовать ее мы почему-то не решались. Мысли появлялись, да было страшно. Полостная операция, все такое. Знакомые тут же накидали мне множество страшных историй про кошачью стерилизацию.
Не стерилизовали. И, честно говоря, мы с мамой думали, что из этой поездки на дачу Лиза вернулась беременной.

На следующий день, 30 августа, в новой конторе, куда я ушла в тот год из театра, был профессиональный праздник. Я с особой тщательностью одевалась и красилась утром, желая поразить коллег. Бегала по дому, чтобы успеть все и выйти вовремя, и все время натыкалась на Лизу. Она ложилась у меня на пути, я спотыкалась об нее, чуть не падала и, конечно, ругалась. Ушла, высказав ей свое фи.
Полдня работы, затем нужно было собрать все для праздничного отчета, а в кабинете у начальника уже накрывали стол. Я бегала из отдела в отдел, застать меня на рабочем месте было сложно. Мама позвонила аж в бухгалтерию. Когда мне передали, что мама ждет моего звонка, я почему-то сразу поняла, что случилось. Не знаю, откуда это всплыло. Казалось бы, ничто не предвещало…
Я дрожащей рукой набирала наш номер, ругая себя за излишнюю мнительность, и изо всех сил надеялась, что мама просто хочет задать мне какой-нибудь пустяковый вопрос, касающийся хозяйства.
Но я услышала именно то несусветное и невероятное, что пришло мне в голову с самого начала. "Гуля, - сказала мама. - Лиза умерла". Вначале мне показалось, что она сказала "умирает". Я стала кричать, чтобы она срочно звонила Васеньке - к тому времени у нас уже появился "свой" ветврач, который лечил Лешу от астмы, - или вызывала кого-нибудь по рекламе. Я сейчас займу денег и приеду. "Гуля, она уже холодная".
И небо не упало на землю...
Сотрудники фирмы сновали мимо меня, видимо, все увидели мои глаза.
На вопросы надо было отвечать. Я собралась и тихо сказала: "У меня умерла Кошка".
Какая-то невероятная волна отхлынула и снова накрыла меня. Сначала жуткая тишина, а потом все пытаются как-то помочь, что-то для меня сделать, мир плыл перед глазами. Сейчас, быстро, машину, что, как, чем помочь.
Уже потом стало понятно, что я сказала.
По Фрейду или по кому там? Все вокруг услышали "у меня умерла Дочка"... Когда-то все это уже было со мной...
Когда стали вытягивать подробности, сквозь пелену слез я повторила еще раз: "У меня умерла Кошка..."
И тут все расслабились. "Уф, да ты что! Кошка сдохла, всего-то? Как напугала!". Наш главбух так и осталась простой деревенской бабой с озера Селигер. Отношение к животным было чисто утилитарным.

Не помню, как я добралась домой.
Лиза лежала на дорожке под столом в той самой комнате, где вчера она просила у меня помощи, а я спихнула ее с коленок, в той самой комнате, где нынче утром она прощалась со мной, а я этого не поняла...
Все произошло часа за два. Когда потом мама перессказала симптомы нашему Васеньке, он предположил, что Лиза умерла от воспаления матки. Если б мы ее стерелизовали...
Мы похоронили нашу Лизу на берегу речки под большим деревом в дикой части парка в нескольких остановках от дома. Зашили ее в чистую белую тряпочку и положили в картонную коробку от сапог. Хоронили ее два раза. Вечером в страшном и жарком мареве боли мы положили коробку в могилу прямо в полиэтиленовом мешке, в котором несли ее в парк. Уже ночью я подумала о том, что полиэтилен не разлагается. С рассветом мы снова были там, вырыли коробку и, наконец, похоронили нашу девочку.
Только после ее смерти я вдруг поняла, как она меня любила. Она была моей кошкой. Она никогда не забывала, что это я принесла ее в дом.
Я вспоминала и находила все больше и больше доказательств ее любви и все больше и больше деталей, которые указывали на мое невнимание, равнодушие, несправедливость по отношению к ней. Я была плохой хозяйкой. Я была плохой матерью.
Первые ночи все мне казалось, что она вернется. Просто невозможно было представить себе нашу жизнь без нее. Она была такой тихой и деликатной, и вдруг выяснилось, что после ее ухода в нашем мире образовалась такая зияющая дыра…
И еще совершенно невозможно было смириться с вопиющей несправедливостью. Ей было всего лишь около четырех с половиной лет. По нашему придуманному дню рождения ровно 4 года и 5 месяцев.
Я не могла спать, мне до удушья не хватало маленького трехцветного клубочка на груди, мне не хватало тактильных ощущений. Мне не хватало того потока любви и заботы, что исходил от моей Лизы.

Сто лет назад, в той, другой жизни, где у меня еще не было животных, со мной случилось такое, что, мне казалось, я не смогу пережить. Пережила. И постепенно вернулась к тем ощущениям жизни, что были прежде. Снова хоронила родных и друзей. И возвращалась. И вдруг вот теперь оказалось, что мне уже не по силам справиться с потерей маленькой кошки.
Пришлось пойти к психологу, и та объяснила мне, что я вовсе не сошла с ума.
Лиза была всеми своими фибрами вплетена в мою жизнь, мы очень зависели друг от друга, в сущности, у нас с ней была одна душа на двоих. Она, по сути, заменила мне то, самое главное, что было утрачено когда-то. Как же чудовищно, что при ее жизни я этого не понимала. И вот часть моей души снова умерла...
И снова стало явью то, что в мире нет абсолютно никаких значимых бед, кроме болезней и потери близких. И никакие радости-переживания, встречи-расставания и все прочее не стоят даже шерстинки или коготка моей ушедшей кошки. Моей ушедшей Дочки. Снова ушедшей...

Только ты, моя царица, боль души моей поймёшь.
Только я глаза закрою - предо мною ты встаёшь.
Только я глаза открою - над ресницами плывёшь…

А история с дубком кончилась грустно. Коля не нашел ему места на участке и на следующий день я повезла его в город. Посадила недалеко от дома. Но на нашей насыпной территории под влиянием розы ветров он не прижился. Погиб еще задолго до смерти Лизы.
Ветврач Васенька застрелился в 27 лет. Сказали, из-за несчастной любви. А мне почему-то кажется, что он был слишком добрым и чутким, чтобы спокойно переживать смерти своих так мало живущих пациентов.
Вскоре после Лизиной смерти в малодушном приступе жалости к себе, я объявила, что у меня больше никогда не будет кошек. И скорее всего, животных вообще. Вот есть Леша и Лайма. И все...
В апреле следующего года у нашей Лаймы появились щенки, и одну щеночку пристроить не удалось. А 5 июля к нам на площадку подкинули совсем маленькую котенку.
Новую девочку назвали Катей.

Лиза пришла ко мне еще дважды.
Спустя три года я уехала к мужу, а Катя родила нам нашего нынешнего вожака прайда Мику и маленькую Лизаньку.
Она была совсем не похожа на Лизу внешне. И все-таки я знала, что это была она. Без всякого мистического бреда. Просто Лиза вернулась ко мне.
Говорят, что на ошибках учатся. Мы старались. Но видно, были неважными учениками. Лиза умерла после стерилизации. Ей было 2 года и 8 месяцев.
В следующий раз она вышла ко мне из нашего подвала. Я суеверна. Я назвала ее Мурой.

Лаимка прожила без Лизы больше десяти лет. Звериная семья потихоньку разрасталась. Леша стал вожаком прайда, куда влились и собаки - Лайма и ее дочка Чуча.
Был период, когда Лайма очень сдала. Никаких особых болезней у нее не находили, но она тихонечко угасала. Не знаю, быть может, ей не хватало ушедшей подруги. Потом она как-то сама по себе оправилась и прожила еще пять счастливых лет. В январе 2006 у нее обнаружили онкологию. Оперировать было поздно. Врачи предложили поддерживающую терапию и... "Сколько проживет".
Лаимка прожила еще десять с половиной месяцев. В тот год она еще ездила на дачу, купалась в Лемболовском ручье и гуляла в лесу.
Она любила лес и в то же время обладала удивительной манерой - в лесу она предпочитала ходить только по дорожкам и тропинкам и была очень недовольна, когда приходилось идти "по целине".
Еще она прекрасно ориентировалась и понимала человеческий язык. Ей можно было командовать "налево-направо" и она всегда выбирала правильные маршруты. Правда, иногда спохватывалась - не слишком ли она открыла карты, ну зачем людям знать, что она все-все понимает...
Она умерла в ноябре, не дожив три месяца до своего пятнадцатилетия.

Уже нет в живых ни Леши, ни Чучи. Маленькому подкидышу Кате идет пятнадцатый год. Потом было еще много подкидышей и найденышей. Было и есть.
Лиза-Лиза-Мура живет со мной. По самым скромным подсчетам ей в этом году будет восемь лет. А скорее, больше... Семь лет она живет с нами. Она была найдена совершенно истощенной, и здоровье у нее слабое. Она совсем другой расцветки и, несмотря на худобу, крупнее Лизы. Она совсем другая. И в то же время удивительно похожа на нее. Абрисом стремительного тела, длинными ножками и строгим взглядом. Той неимоверной заботой и любовью, которой она окружила всех членов нашей семьи и меня больше всех. А еще она также спит у меня на груди, лечит меня и очень много со мной разговаривает, словно прежде она была этого лишена…

Лизиных фотографий почти не сохранилось. Фотоаппарата у нас тогда не было. Московской подруге подарили полароид. Она приехала к нам в гости и сделала несколько снимков зверей. Это было в последнюю Лизину весну.
Когда Лизы не стало, я отдала эти снимки переснять - век полароида недолог. Фотограф был не очень опытен, не фотографиях не видна и сотая часть Лизиного изящества и ее дивной красоты. И совсем не видны ее прекрасные зеленые глаза. Но это все, что осталось материального от моей ушедшей девочки.

Я часто представляю их рядом. Седую маленькую собаку, и трехцветную статуэточку-кошку.
А где-то рядом восседает черно-белый величественный кот. О нем я немного писала на форуме. Есть тема в мемориале.

Они так много значили в моей жизни. Ведь это они, в сущности, научили меня заново любить...
Все, что я делаю сейчас, я делаю ради вас, родные мои. Только так я могу поблагодарить вас за то, что вы были в моей жизни. Только так я могу попросить прощения за те моменты, когда была для вас плохой хозяйкой и плохой матерью.
Я давно не пропагандирую «правильное воспитание». Я помню горестное кудахтанье маленькой Лаимки. Все наши собаки и кошки спят на нашей кровати в обнимку с нами.
Когда я начинаю срываться и злиться на плохое звериное поведение, на то, что всю ночь напролет не дают спать кошачьи пляски, на изодранные обои, на погрызенные собаками вещи, на кучи и лужи в неурочных местах, я вдруг вижу строгий и печальный взгляд моей Лизы. И мне удается остановиться.

Каждый получает по вере своей. И я верю в то, что они меня ждут, что мы все обязательно встретимся Там. Ведь иначе все в этом мире не имеет совсем никакого смысла.
Теперь Там уже большая компания, во главе которой стоит первая моя кошачья девочка, мой трехцветный ангел, испанская инфанта Лиза…

Кто верит, кто не верит. У кого
Есть грустный романтизм, а кто цинизмом
Спасается от депрессивных вех,
Разбросанных на всем «пути тернистом».
Мне верить хочется… Пусть будет Там,
Там, у Моста, дороги семицветной,
Пусть ждут меня любимые мои.
Не рай, не ад, а тихая долина,
Покой и свет… Цинизм не про нас.

И кто-то, может, вспомнит – были мы
Мы – разные, серьезные, смешные,
Старались, как могли, и не всегда
Судьба дарила светлые денечки,
И груз потерь тащили мы с собой,
И все-таки не опускали руки.

И кто-то, может, вспомнит и про Них,
Про всех, кого спасти мы не успели,
Кто будет ждать нас у долины тихой,
У семицветья вечного Моста…
Простите нас, родные, мы придем,
И встретимся, и будет все иначе,
И, может быть, зачтутся нам грехи
За то, что все мы верили и жили
На острие любви и милосердья…